За окном трелями разливались соловьи, но Оля их не слышала…  Слез уже тоже не было, а только страх, отчаянье и безнадежность сжимали ее душу. Ей казалось, что огромный камень навалился на нее, давя и мешая ей дышать. С тех пор как седой и толстый цыган со своим помощником втолкнул ее в машину, связав и заткнув рот, привез ее сюда, в запертую комнату, прошло несколько часов, но ей казалось, что прошла вечность.

Как мама и папа? Знают ли они, что ее украли? Смогут ли они ее найти? Кто ей поможет? Что с ней будет? Вопросы иглами впивались в ее истерзанную душу, а ответов не было, лишь запертая дверь, решетка на окне, а на ней - цыганская одежда…

«Боже, помилуй меня, помоги мне, – начала молиться Оля, – почему это случилось со мной? Ты сказал, что не приключиться тебе зло, а что со мной? Я знаю, что любишь меня, и Ты все можешь, я верю в это…» «Воззовет ко Мне и услышу его, с Ним Я в скорби, избавлю его…» – отчетливо прозвучал стих из псалма,  который она знала наизусть, давая ей искорку надежды. Измученная, еще совсем ребенок в свои двенадцать лет, Оля, в конце концов, заснула.

Резкий толчок разбудил ее. Было утро. Перед ней стояла цыганка, а из за двери выглядывали любопытные цыганята. Не понимая, где она, Оля озиралась вокруг: грязная комната, решетка на окне, нет, это не сон – ее украли.

– Вставай, пора за работу. Теперь ты будешь жить с нами и делать все как мы, – начала цыганка, – сейчас мы идем на рынок, смотри, что мы будем делать и повторяй за нами. Еду мы не покупаем и не готовим, что украдешь, то и будешь есть, не сможешь – будешь голодная.

Целый день до закрытия рынка они ходили между рядами. Цыганка, да и ее дети, зорко следили за Олей. Она, одетая в цыганскую одежду, понимала, что ее принимают за цыганку, но красть не могла, как и рассчитывать на помощь людей. Цыганята подбегали к матери, хвастаясь своими «трофеями», украденными у людей. После закрытия рынка ходили по домам. Стучали в дверь, и пока цыганка разговаривала с хозяином, цыганята старались вбежать в дом и украсть что успеют.

Прошло несколько дней. Однажды дверь дома, куда они пришли, открыл мужчина.

– Гадание – это грех, – сказал он.

– Дядя, вы верующий? – обрадовано спросила Оля.

– Да – ответил он, удивленно рассматривая ее.

Цыганка злобно схватила Олю за руку, и они быстро покинули этот двор. В этот день они больше никуда не ходили. Идя домой, Оля старательно запоминала дорогу – в ее сердечке появилась твердая уверенность, что помощь к ней придет.

Голодная, как всегда, Оля не могла дождаться ночи. Наконец все утихло,  а затем она услышала громкий храп хозяина.  Оля, с громко бьющимся сердцем, очень медленно, стараясь не разбудить спящих, шла к двери. Ей казалось, что ее громкий стук сердца слышен в темноте. Вдруг храп утих. Оля затаила дыхание,  но мысленно кричала к Богу; она была уже рядом с дверью, которую обычно на ночь запирали, но сейчас ее что-то толкало вперед.  Храп продолжился, и она медленно стала открывать дверь. Дверь, тихо скрипнув, выпустила ее в темноту ночи. Задержав дыхание, осторожно и медленно отойдя от дома, Оля быстро побежала по темной и пустынной  улице. Ей казалось, что она не бежала, а летела, сворачивая в переулки и оставляя за собой лающих через заборы собак.

Громкий стук среди ночи разбудил Николая.

– Кто там?

– Дяденька, откройте, помогите мне, меня цыгане украли!

Открыв дверь, Николай увидел знакомую ему девочку.

– Я не цыганка, – торопливо говорила она, увидев, что он удивленно разглядывает ее, – я тоже верующая.

Николай впустил ее в дом, не зная что делать, но понимая, что ее будут искать, стал звонить служителю в другой город. «Срочно вези ее ко мне» – ответил тот.

Александр Григорьевич, ожидая своих нежданных и ранних гостей, вместе со своей женой приготовили завтрак. Наконец они приехали.

– Олечка, ты хочешь домой?

– Конечно, к маме и папе, они, наверное, очень волнуются.

– Давай помолимся.

Оля молилась: «Дорогой Иисус, спасибо тебе, что услышал меня и помог убежать. Я знаю, что мама и папа очень переживают, помоги нам встретиться…» После завтрака, посадив Олю на заднее сиденье между женой и сыном, чтобы через окна не было видно ее, поехали к ее родителям.

Александр Григорьевич решил не заходить в дом  Оли, а она, выйдя из машины недалеко остановившейся от ее многоэтажки, радостно побежала домой. Позвонив родителям и убедившись, что Олечка дома, они вернулись домой.

Почти год не выходила Оля одна из дома: мама провожала ее в школу и из школы. Постепенно она стала забывать прошедшее и иногда выходила одна, но невольно следила за машинами проезжающими или останавливающими рядом с ней, а любые зеленые Жигули, на  такой машине ее увезли, когда украли, наводили панический страх.

Однажды холодным  декабрьским днем, подняв воротник от ветра, Оля стояла на остановке, дожидаясь автобуса. Улица была пустынной, и она была одна. Краем глаза она отметила красную машину, остановившуюся за ее спиной. И вдруг – резкий удар, рот зажат, и она опять в машине. Тот же цыган, довольно ухмыляясь, гнал машину:

– Теперь ты от меня не сбежишь, через три дня за тобой приедут,  мне за тебя дадут хорошие деньги, уже все договорено…

Страх клещами сжал сердечко Оли, парализуя ее, не давая дышать…  И вопросы, вопросы: Боже, опять? Почему? Что делать?

Привезя  Олю к себе домой, цыган распорядился, чтобы у нее отобрали всю одежду, оставив легкую сорочку. Одежду они спрятали и не оставляли ее ни на минуту одну, постоянно следя за ней.

Проходили дни, но никакой надежды на освобождение не было, и лишь повторение любимого  девяностого псалма давал уверенность, что Бог не оставит: «Он избавит тебя от сети ловца… Воззовет ко Мне, и услышу его … избавлю его; защищу его». Она твердо верила – Бог видит ее.

Наступил вечер. За окном пошел снег, а к ночи началась настоящая метель. Оля, не видя выхода, не переставала взывать к Богу. Она помнила, что это последняя ночь в этом доме, а что с ней будет потом, и куда ее увезут? Об этом она пыталась не думать.

Цыган, уверенный, что в такой мороз и в метель без одежды не сбежишь, ожидая удачную сделку, изрядно выпил вместе со своей женой, и вскоре лишь их дружный храп под завывания ветра нарушал тишину в спящем доме.

Оля не могла уснуть. Что делать, Боже? Оставалось несколько часов до утра…  И она решилась: пусть босиком и в одной сорочке, но она побежит из этого дома.

– Николай, там кто-то стучит, – разбудила среди ночи Люба мужа.

– Тебе показалось…  в такую метель, да среди ночи? О да, похоже, действительно стучат!

Он открыл входную дверь. Резкий порыв ветра кинул колючий снег прямо в его лицо, а на пороге лежала окоченевшая, не могущая произнести ни слова, Оля. Когда она немного отогрелась, теперь уже не звоня, понимая, что в любой момент ее могут прийти сюда искать, Николай повез ее к Александру Григорьевичу. Вернулся он домой, а через час, когда расчищал  во дворе дорожки от снега, разъяренный цыган ворвался во двор.

– Где она, баптист, я знаю, ты ей помогал!

– У меня ее нет – спокойно ответил Николай.

Вернувшись домой, Оля плакала в объятиях своей мамы:

– Мамочка, ну почему они преследуют именно меня?

– Доченька, наверно, пришло время рассказать тебе о твоем рождении. У нас с папой не было детей, и врачи сказали, что никогда не будет, но нам очень хотелось иметь ребенка. Вскоре нам позвонили из роддома и сказали, что есть оставленная девочка, только ее родители – цыгане. Нас это не смутило, ты стала нашей, и мы очень любим тебя и благодарны Богу, что ты в нашей семье. Будем просить Господа, чтобы Он помог нам понять, как защитить тебя.

Посоветовавшись со служителями, семья Оли переехала жить в христианский цыганский табор, где они живут и сегодня.

«Живущий под кровом Всевышнего под кровом Всевышнего покоится, говорит Господу: «''прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю''»  (Псалом 90).

    Александр Бровер

(Рассказ записан со слов пастора, участника событий. Имена изменены)