Мне пришлось раз стоять в ожидании такси около гостиницы «Украина». Ко мне подошел молодой человек и говорит:

– Судя по вашему платью, вы верующий, священник?

Я ответил:

– Да.

– А я вот в Бога не верю…

Я на него посмотрел и говорю:

– Очень жаль!

– А как вы мне докажете Бога?

– Какое доказательство, какого рода доказательство вам нужно?

– А вот: покажите мне на ладони вашего Бога, и я уверую в Него…

Он протянул руку, и в тот момент я увидел, что у него обручальное кольцо. Я ему говорю:

– Вы женаты?

– Женат.

– Дети есть?

– И дети есть.

– Вы любите жену?

– Как же, люблю.

– А детей любите?

– Да.

– А вот я не верю в это!

– То есть как не верю? Я же вам говорю…

– Да, но я все равно не верю. Вот выложите мне свою любовь на ладонь, я на нее посмотрю…

Он задумался:

– Да, с этой точки зрения я на любовь не смотрел…

Если развить понятие веры как внутреннего опыта, тогда можно прийти к заключению, что вера – нечто гораздо более широкое, чем просто религиозное понятие. Я люблю кого-то или кто-то любит меня; какое этому можно искать доказательство, как можно на ладони показать любовь?

В продолжение того разговора этот молодой человек мне сказал: «Да ведь я могу вам доказать свою любовь к жене: я ей подарки делаю; я ее и детей содержу». Я возразил: «Это не доказательство вашей любви. Это может просто означать, что вы боитесь жены или что общественное давление вас к тому побуждает, но ваши поступки не обязательно свидетельствуют о любви».

В том же порядке можно говорить и о других вещах. Например: нет человека, который не отозвался бы на картину, на музыкальное произведение, на красоту природы, и не воскликнул бы: «Как это прекрасно! Какая красота!..» А докажи эту красоту!? Нельзя разложить красоту на линии и краски; ведь само сочетание этих линий не обязательно создает красоту. Когда мы видим закат или восход солнца и восклицаем: «Какая красота!» – мы не можем ее объяснить.

То же самое происходит и с музыкой: мы вслушиваемся в музыкальное произведение, которое нас уносит куда-то в глубины нашего сознания, в глубины нашего естества, бытия; и мы его переживаем как красоту. Таким образом, мы приобщаемся к этой красоте, красота до нас доходит как переживание, как наш личный внутренний опыт.

Так же любовь. Мы любим человека не за что-нибудь, мы любим его не потому, что он особенно красив, умен, талантлив; мы любим его потому, что от него идет как бы излучение, нечто, что нас пленяет; мы смотрим на человека и видим в нем красоту.

Вот этот опыт любви, красоты, который раскрывается нам и в живописи, и в природе, – он то и называется верой на языке Послания к евреям, написанного еще в I веке христианской эры. Это уверенность, но основанная не на том, что можно что-то доказать, чего-то коснуться рукой или увидеть, – это непосредственный, прямой опыт.

И вот над этим стоит задуматься, потому что если мы переживаем любовь, природу, искусство и наш религиозный опыт – как возносящую нас красоту, приобщаясь которой мы становимся глубокими, чуткими, новыми, то можно сказать, что за этим переживанием есть какая-то истина, какая-то реальность.

Во всяком случае можно поставить вопрос о той реальности, которая стоит за переживанием. Павел Флоренский в одном из своих произведений говорит, что слово «истина» происходит от слова «есть», от глагола «быть»; истина – то, что на самом деле есть. В таком смысле истина – это предельная реальность.

Когда мы говорим, что верим, веруем, мы имеем в виду, что уверены в существовании какой-то конечной реальности. Эта реальность, как я уже говорил, может раскрываться искусством, природой, любовью, но это может быть реальность, раскрывающаяся внутри нас как религиозный опыт, как опыт о том, что существует Бог.

Здесь надо поставить вопрос о том, что мы хотим сказать, когда употребляем слово Бог. В славянском языке это слово может происходить от двух корней. Либо от древнего санскритского слова bhaga, что значит «богатый», тот, кто всем обладает, кому ничего не нужно сверх того, что у него есть; тот, кто настолько богат своим собственным содержанием, своим бытием, что может не только без жадности, но с совершенной открытостью относиться ко всему внешнему и все отдавать, потому что ему ничего не жалко.

Или можно производить слово Бог от глагола быть: Бог – Тот, Который есть, Тот, Который не создан, а существует самобытно, в реальном, неизменном, хотя живом, трепещущем бытии.

Это Тот, о Котором Ветхий завет говорил: Он – Сущий, Тот, Который есть. Эти же слова Спаситель Христос применил к Себе Самому в Евангелии. И очень важно понять, что, когда Христос говорит о Себе, Он говорит о себе как о человеке и о Себе как о Боге.

И вот первое понятие: Бог – Тот, Который есть; Он – Тот, Кто есть само бытие. Он является полнотой бытия, полнотой жизни ликующей, торжествующей; у Него нет недостатка ни в чем.

Он имеет полноту всего, Ему ничего не нужно, Он ничего и никого, никакой твари не захочет отнимать, потому что является любовью, то есть торжеством жизни, природа которой заключается в том, чтобы отдавать Себя – бесконечно, безгранично, вечно, всегда – всякому, кто может в этом нуждаться.

Но мы знаем, каков этот мир, сколько в нем страдания, как он бывает жуток, как смерть косит в нем все. И можно поставить вопрос: как же Бог, о Котором христиане говорят, что Он является любовью, мог создать мир такой безобразный, такой страшный?

Неужели Он его создал и потом почил от дел Своих в ожидании, что будет дальше? Хуже того: в ожидании, что в какой-то момент Он нас – которые не просили Его создавать их – будет судить за то, какими мы оказались.

Такой Бог был бы страшен. Перед Ним можно было бы преклониться как перед властелином, но любить Его было бы нельзя; больше того: такого Бога ни я, ни вы не могли бы уважать. Но Бог, Который Своим державным словом любви вызвал к бытию все, что есть, взял на Себя ответственность за Свой творческий акт, за Свое решение создать мир и предоставить этому миру свободу самоопределения.

Бог взял на Себя ответственность тем, что в какой-то момент истории, в тот первый день, с которого начинается христианская эра, времена христианские, Сам Бог стал Человеком и, не приобщаясь злу, живущему и действующему в нас, приобщился всем последствиям этого зла, всему страданию, всему ужасу мироздания и самому последнему из ужасов – потере Бога и смерти.

Бог призвал человека к жизни не с тем, чтобы когда-нибудь человек предстал перед Ним с ответом. Он поручил нам мир, Им Самим созданный, открыл нам творческую возможность сделать из этого мира чудо красоты, гармонии, правды. Но когда человек уклонился с этого пути, пошел своими путями эгоизма, жадности, страха, нелюбви и т. д., то Бог стал Человеком.

Мы верим, что Иисус Христос, родившийся в Вифлееме, проповедавший на Святой земле, распятый после неправедного суда и воскресший, был действительно Сам Бог, вступивший в этот мир для того, чтобы разделить с нами все последствия Своего творческого акта и того, что мы сделали с этим миром, который Он нам доверил.

Сурожский Антоний