С четырёх сторон леса и озёра. В лощине – село Тайнинка. Когда­-то здесь промышляли разбойники.  В полуверсте отсюда пролегал большак. Не было проходу и проезду богатым людям от разбойников: ограбят, убьют, трупы в лесу закопают, чтобы других не пугать, не отбить охоту ездить по тракту. Не раз губернатор присылал войска для усмирения грабителей, но мало было пользы от этого: никто не мог найти вожака, потому что знал он потайные места, медвежьи берлоги, завалы бурелома.

Когда это было? В давние времена, но до сих пор округа полна рассказов и легенд о стародавнем.

В селе дворов двести. Богатых мало. Да и как разбогатеешь, коль нет степных раздолий для хлебопашества? Лес, глушь, комары, болота. Большак давно заглох. Крестьяне заняты звероловством, рыбной ловлей, плетением корзин. На выкорчёванных вырубках засевают рожь, но самую малость: еле­-еле до нового урожая хватает.

Славится Тайнинка белыми грибами: много их в окрестных лесах. Большое это подспорье для местных жителей: сушат, на нитки нанизывают в виде ожерелья – в середине покрупнее, по кроям – малюсенькие. В каше и похлёбке, в любом кушанье у тайнинцев – грибы. За полверсты от села грибным ароматом веет. Улица в один порядок извилистой лентой вытянулась. Летом перед домами зелёная мурава; синеватые сугробы – зимою.

Как-­то посреди села белая деревянная церковь красовалась. Священник был многосемейный, завистливый, с прихожанами не ладил. Обегали его мужики и бабы, а когда ходил с требами, подавали не от чистого сердца. Чувствовал это батюшка и ещё больше ожесточал себя против нерадивых.

И вот пришёл как-­то в Таинку человек средних лет с кротким лицом, с русой бородкой клинышком, созвал перед вечером народ в околицы, возле цветущей ржи, и стал говорить о Боге, о Христе, о вечном спасении. Хорошо говорил, каждое слово в душу западало. Покаяться призывал, Спасителю довериться. Читал Слово Божие.

Слушал народ пришельца и дивился: «Почему наш батюшка никогда не говорил с нами вот так по душам, от чистого сердца? Ведь так всё понятно и просто. Господь Сына Своего Единородного не пожалел, на землю послал, чтобы спасти грешный мир от вечного греха. Господь всё даёт людям, а чем люди отплачивают Господу? Помнят ли о Нём каждую минуту жизни, прибегают ли к Его помощи, благодарят ли Его за неисчислимые дары?»

Плакали, слушали. Спрашивали, что им делать?   «Покаяться и отдаться Господу», – отвечал желанный гость. А когда запел, преобразились лица и сердца у каждого. Как-будто у всех крылья выросли. Размягчили души, восковые стали. 

Господь нас грешных возлюбил.
Себя не пощадил;
Он на кресте в предсмертный час
Отца молил за нас.
О, сердце, не смущайся, верь!
Прими Христа теперь!

– Научи нас, добрый человек, таким молитвам.

– А вот вам книжечки. Грамотные есть?

– Найдутся.

– Ну вот и давайте петь вместе. Только для начала один пропою, на голос наведу.

Почти всё село сбежалось. Прослышал и священник о страннике. Вышел на улицу, но близко подойти не решился, знал – не примут его.

Много трогательных гимнов было спето у околицы в тот тёплый весенний вечер. Из леса доносилось кукование кукушки. Прогретые за день могучие сосны разливали аромат хвои. И так было хорошо на душе у каждого. Как благодатный дождь на сухую землю падали слова захожего человека.

– Приходи к нам почаще, дорогой брат.

– В воскресенье утром приду, опять на этом месте помолимся: погода стоит тёплая, кругом Божье благолепие. Скажите всем, кого увидите.

Два-­три человека пришли в воскресенье в церковь, а весь остальной народ у околицы собрался. О блудном сыне прочёл Евангелие добрый христианин, снова к покаянию призывал. Многие склонили колени на зелёную траву. Просили Спасителя принять под своё покровительство. Пели и радовались, благодарили Бога за Его милости, а после собрания стали уговаривать гостя: «Останься у нас, будешь родным братом для каждого».

Нечего стало делать священнику в селе. В другое место переехал. Церковь на слом была продана. А на её месте молитвенный дом был построен – просторный, светлый, тёплый. И стали приходить в Тайнинку издалека старый и молодой, и каждый, посетив собрание, уже не мог оставаться прежним: к свету, к чистоте, к добру тянуло душу.

Но вот наступили тяжкие времена. Сначала одного проповедника арестовали, немного погодя – другого. Молитвенные дома, слава Богу, не закрыли. Стали верующие без духовного руководителя проводить собрания. Кто чувствовал душою зов Святого Духа, выходил к кафедре и проповедовал. Молились за сосланных, плакали. Никогда душа не стремилась к Господу с такой неудержимостью, как в годы страданий и бедствий. Горе, неудачи, невзгоды – это воздух для молитвы. Пусть слёзы струятся ручьями, пусть стоны вырываются из груди, а душе хорошо: великой надеждой на Творца проникается она в эти минуты, только на Него одного возлагает все свое упование.

Но вот заухали пушки неподалеку, загудели под небесами стальные птицы. К Тайнинке приближался фронт. Куда побежишь с детьми? Остались на своих местах, с покорностью встретили завоевателей. Но не прошло и месяца, как слухи дошли до тайнинцев, что народ по окрестным деревням в лес бежит – от поборов непосильных, от угонов в чужую страну на работы непосильные.

Верующие не побежали. Будь что будет, на всё Божья воля. Чаще молиться стали. Просили сжалиться Господа над нашей несчастной родиной. Фронт к востоку откатился. Завоеватели далеко. В село заглядывают редко. Только старосту назначили из тех, кто посмышлёнее. Приедут к нему, отдадут распоряжение: «Сдать столько­то масла, яиц, молока, мяса, фуража». И опять никого.

Узнали об этом лесные жители, стали наведываться в Тайнинку, первым делом к верующим: «Вы добрые, по заветам Христа живёте. Трудно нам в лесных дебрях, помогите, дайте хлебушка, мяса, соли. Кончится война, отблагодарим».

Не отказывали братья и сёстры, последним делились. Понимали: в лесу – не то, что дома: каждую минуту трясись, как бы каратели не нагрянули. Но не дремлет враг спасённых душ: донёс кто-­то партизанам на верующих:

– Не верьте им, они хоть и молятся каждый день, а сами с немцами сговариваются, как бы переловить всех вас.

Озлобился партизанский вожак:

– Ах, так? Сегодня же всех на небо отправлю!

Ничего не знали об этом верующие, когда в молитвенный дом собирались. Меньше их стало: молодёжь в Германию на работу угнали. Старые да малые остались. Есть о чём молиться оставшимся. Много страдания кругом. От детей, угнанных на чужбину, уже много месяцев ни слуху ни духу; из леса невесёлые вести: мрут там люди от холода, голода и цинги; поборы для немцев с каждым днём тяжелее. Хватит ли сил перенести всё это?

Человек тридцать собрались в молитвенный дом. Спели гимн: 

Когда огорчение
Ты встретишь в пути,
В людях утешенья
Тебе не найти.

В слезах умиленья
И в тайне души
Христу сокрушенье
Излей ты в тиши.

Из Екклесиаста прочёл руководящий: «Ибо человек не знает своего времени. Как рыба попадается в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие улавливаются в безмятежное время, когда оно неожиданно находит на них». Хотел сказать поучение на этот текст, но за окнами послышался топот, кто­-то ругался, кричал, щёлкал затворами. Затаили дыхание верующие: что это? Но вот с шумом открылась дверь и в молитвенный дом вбежало четверо – обвешенные оружием, небритые, с недобрыми косыми взглядами. Не сняв шапок, протопали к кафедре. Вожак отпихнул руководящего, презрительно перелистал Библию и бросил её на пол, а на том месте, где она всегда лежала, водрузил пулемёт – дулом в сторону верующих. Ужас охватил собравшихся. Невольно на колени опустились. «Господи, спаси», – шептали каждые уста. А партизанский вожак бахвалится с издевательской, злобной улыбкой:

– Слушали Библию? Теперь послушайте пулемёт! Прощайтесь с жизнью, святые товарищи: через минуту всем вам крышка! Не помогут вам никакие молитвы, слабы они тягаться с меткими пулями: насквозь, без промаху пронзят каждое сердце…

Застонали, зарыдали женщины. Прижимают детей к груди: «Прощайте, голубятки».

Просит вожака брат с больной ногою:

– Дорогой наш грозный товарищ! Знаем, нет нам пощады от тебя, понимаем, зачем пулемёт на кафедре. Об одном тебя просим от чистого сердца: дай нам три минуты для последней молитвы, потерпи только три минуты, а потом стреляй.

– Ну, что ж, молись напоследок, только не очень долго: ждать некогда, ровно через три минуты всем капут!

Слёзы. Стоны. Сокрушение. Вопли. Но, заглушая великую скорбь, громко молится брат:

– О, Господи, великий и милостивый! Прости нам лютые согрешения наши. Только теперь, за минуту до смерти, поняли мы, сколько мы допустили непоправимых ошибок: мы отдавали партизанам последние крохи, мы оголодили своих малых детей… Два года поили, кормили, одевали и обували мы тех, которые сейчас нацелили на нас пулемёт. Господи, Ты хочешь покарать нас их жестокими руками. Прими, Господи, в Своё вечное царство наши души, прости нас за ненужную щедрость. Ты видел, Господи, как мы любили их, но за нашу любовь они подарили нам только три минуты. Эти минуты уже на исходе… Через несколько мгновений мы испустим дух…

Никто из стонущих не видел, как густо покраснело небритое лицо вожака, как сердито он стащил с кафедры пулемёт, как виновато подошёл он к молящемуся и застенчиво взял его за плечо:

– Слышишь? Эй, ты... Не молись так... Ну? К чему это? Не нужны вы нам. Ребята, тащите пулемёт на улицу. Чует сердце: наклеветали на них… Они же действительно никогда ни в чём нам не отказывали… Извините, товарищи, что малость побеспокоили вас… Молитесь, как прежде молитесь… Может и за нас, головорезов, словечко своему Господу замолвите?

Ушли. Сняли охрану вокруг молитвенного дома. Удалились в лес. Поднял с полу Библию руководящий, на кафедру положил.

– Братья и сёстры, их нет. Бог распутал силки, поломал капканы, сделал ягнятами неукротимых львов. Дошли до Господа наши кровавые вопли. Братья и сёстры, это день нашего воскресения из мёртвых. Это счастливый наш день. Утрите слёзы, братья и сёстры.

Он запел и все дружно подхватили:

День после ночи, свет после тьмы;
Тень после зноя, блеск после мглы;
Жизнь после смерти, песнь после слёз –
Вот что дарует верным Христос!

Радость за горем, луч за дождём;
Сбор после жатвы, пир за трудом!
Мир за борьбой, явь после грёз –
Вот что дарует верным Христос!

После скитаний – милость Отца,
После страданья – слава венца.
Сладость покоя – после угроз, –
Вот что дарует верным Христос!

Какими радостными были молитвы после этого! Молились все и как молились! Только благодарность возносила каждая душа Источнику света, любви, радости и жизни.

Родион Берёзов