Смеркалось, солнце скрылось за горизонтом, и только большое багровое зарево горело где­то далеко-далеко. Тяжёлые, тeмные облака, как стадо буйволов, толпились над самой пропастью, куда только что скрылось солнце. С восточной стороны, откуда слышны были глухие взрывы снарядов и бомб, мерным шагом шла ночь, оскалив пасть с острыми зубами смерти. На восточном фронте шли ожесточённые бои. Немцы забирали город за городом, отступающие советские войска сжимались в стальную пружину, чтобы потом с силой швырнуть противника, разбив его в дребезги о бетонные укрепления Германии.

Из занятых территорий немцы увозили в Германию всё, что можно увести. Эшелон за эшелоном день и ночь шли поезда на запад. Увозили молодых и старых на работу на немецкие фабрики и заводы. Отрывали от семьи подростков, юношей, девушек и везли, чтобы сделать из них рабов.

Один такай эшелон пересекал Польшу, приближаясь к немецкой границе. Было совсем уже темно. Равномерно стучали колёса, сердито пыхтел паровоз, яростно выбрасывая снопы искр из своих стальных «ноздрей». В этом эшелоне было несколько сот молодых парней и девушек, были и старшие люди, которые пожелали ехать лучше с детьми, нежели страдать врозь. В четвёртом от паровоза вагоне находилось несколько семей верующих, среди них была семья Наливайко Михаила Прохоровича: жена Наталья и двое детей – старшая Надя и сын Коля. Посреди вагона стояла чугунная печка. Возле неё кто на чём сидели верующие.

Много времени они проводили в молитве, пели духовные гимны, братья проповедовали Слово Божие. Только что брат Наливайко прочитал выдержку из пророка Иеремии из пятидесятой главы: «И споткнётся гордыня и упадёт, и никто не поднимет его, и зажгу огонь в городах его – и пожрёт всё вокруг него». Он объяснил прочитанное место, сравнил его с гордостью немцев, попирающих всё и всех.

Ничего радостного не предвещало слушающим это толкование. Все знали, что в Германии их ожидают страдания. И вот, как бы угадывая мысли сидящих перед ним братьев и сестёр, он стал утешать их, говоря, что великое обетование мы имеем от Бога. Потом он прочёл псалом девяностый. Слушая его, верующие утешались от слов Господних. «Ибо ангелам Своим заповедую о тебе – охранять тебя на всех путях твоих… Воззовёт ко Мне, и Я услышу его; с ним Я в скорби: избавлю его и прославлю его».

Не ожидая призыва к молитве, все, один за другим, склонили колени и начали громко, единодушно взывать к Богу. Молилась и Надя, по её румяным щекам светлыми струйками катились слёзы. Она благодарила Бога за такие чудные обещания.

Поезд подходил к полустанку, на котором он должен был остановиться и ожидать, пока пройдёт эшелон с военным снаряжением на восточный фронт. Поезд убавлял скорость, скрипели тормоза, гулко ударялись буфера. Пройдя ещё некоторое расстояние, эшелон остановился.

Было уже под полночь. На дворе было темно, только кондукторы с фонарями расхаживали между составами и выкрикивали свои команды. Никому не разрешалось выходить из вагонов.

Брат Наливайко приоткрыл дверь вагона и заметил двигающиеся вблизи три тёмные силуэта, которые в полголоса разговаривали между собой. Говорили они по­польски.

– Хорошая будет сегодня нажива,– сказал шедший впереди.

– Много будет убитых, большой состав, – заметил второй.

Брат Наливайко подождал, пока они поравнялись с вагоном, потом окрикнул их.

– Эй, панове, какая эта станция?

– «Могильная», – ответил один из них.

– Нет, в самом деле, какая? – настаивал брат.

Поляки остановились, и тот, который был выше своих товарищей, сказал по­русски:

– Папаша, скоро ты сам убедишься в этом. Вот посмотри кругом, что ты видишь? – он показал рукой на разбитые здания, – Американцы бомбят здесь поезда каждую ночь. Тысячи вагонов здесь разбиты.

– А что же вы здесь делаете? – спросил брат.

– Мы уборщики, – ответил их третий друг, молчавший до сих пор.

Поляки ушли в своём направлении, а брат Наливайко закрыл двери вагона и пошёл к печке. Окинув взглядом жену и детей, он подумал: «Неужели нас всех здесь похоронят?» Его жена заметила его взгляд, тихо спросила:

– Что ты, Миша, узнал?

– Этот полустанок американцы бомбят каждую ночь, – сказал он.

Тихо стало в вагоне. Все почувствовали себя обречёнными на погибель. Послышались всхлипывание женщин, вздохи мужчин. Некоторые стали про себя молиться.

– Папа, – вдруг сказала Надя, – прочитай ещё тот псалом, что ты читал сегодня.

– Прочитай, – сказала Наталья, его жена.

– Прочитай! – послышалось ещё несколько голосов.

Брат Наливайко открыл Библию и при тусклом свете фитиля снова прочёл утешительные слова обетований Божиих.

– Дорогие братья и сёстры! – сказал он. – Обратите внимание на эти слова: «Воззовёт ко Мне, и Я услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его, и прославлю его». Преклоним колени и воззовём к Нему, будем благодарить Господа за эти чудные обетования.

Молились все и просили Господа об избавлении от гибели, от бомб. Как долго они молились, никто не помнит. Только казалось, небо опустилось в этот вагон, а на лицах молящихся светилась надежда. Молитва превратилась в общую хвалу Богу, пока наконец, всё слилось в общий гимн: «Прими хвалу, благодаренье, Спаситель, за Твою любовь». Перестали петь, когда почувствовали толчки вагонов. Поезд снова двинулся и, набрав скорость, спешил уйти от гибельного места.

Три мародёра-поляка стояли в стороне с неудовольствием.

– Не повезло нам сегодня, – зло выругавшись, сказал один.

– Может, американские лётчики напились перед Рождеством и не могли подняться, – съязвил другой.

– Цось не зразумяло, – проговорил третий, посматривая в тёмное небо, надеясь, что самолёты всё же появятся.

Эти поляки тоже были вывезены из своих мест, и теперь они работали у немецких фермеров. После бомбёжки они забирали вещи убитых, которые потом продавали.

Рассветало, когда проезд подходил к пригороду Берлина.

***

Война прошла. Германия оказалась под грудами развалин. Исполнилось над ней пророчество, о котором читал брат Наливайко в вагоне, когда их везли на работу в сорок третьем году: «И зажгу огонь в городах его, – и пожрёт всё вокруг него» (Иер. 50:32). Тысячи бывших пленных иностранцев собрались в лагеря для отправки на родину. Веселье и пение над лагерями французов, голландцев: везде национальные флаги, плакаты, митинги, музыка. Ликовали освобождённые рабы. Только мрачно было в лагерях для советских граждан. День и ночь у ворот стояла вооруженная охрана у ворот лагеря. Советских граждан выискивали между иностранцами в городах и лагерях, и если находили, силой увозили в свои лагеря.

Семья брата Наливайко пережила весь ужас военного времени и теперь вместе с другими верующими были в польском лагере около города Касселя. Они ожидали выезда за океан. Верующие из Америки прислали им афидевиты. Верующие в лагере проводили свои собрания, славили Господа и благодарили за пережитые годы разрухи. Многие из неверующих приходили на их собрания и принимали Господа. Многие рабы греха нашли освобождение во Христе. И многие из них добровольно ехали на родину, чтобы там проповедовать Слово Божие, чтобы там зажечь огонь любви Христовой в сердцах своих родных и близких.

Этот огонь загорелся и в лагерях, куда их привезли после возвращения в СССР. Страдальцы должны были «искупить свою вину». То есть за то, что были вывезены немцами насильно или попали в плен на полях сражений, искупить своей тяжелой работой в лагерях заключения.

В ноябре пятидесятого года семья брата Наливайко была уже в Америке. Сам брат устроился плотником. Наде было уже двадцать один год. Она в Германии окончила школу сестёр милосердия и теперь работала в местном госпитале. Коля, ее брат, закончил среднюю школу. Он хотел учиться на архитектора. Мать же оставалась дома, смотрела за хозяйством. Всей семьёй они посещали собрания. Дети пели в хоре, брат Наливайко был избран церковью заместителем пресвитера. Церковь была рада иметь у себя эту семью.

Госпиталь, в котором Надя работала медсестрой, был оборудован новейшей техникой. Надя работала прилежно, всех любила и её любили все сотрудники. За больными она ухаживала старательно, с любовью, всегда была с ними ласкова и терпелива. Больные звали ее «наш ангел».

В одной из палат лежал молчаливый пациент. Он восстанавливался после операции на почкax, много читал и о чём-то подолгу думал. С Надей неразговорчивый пациент был очень вежлив, её приветствие всегда встречал улыбкой.

– Как вы себя чувствуете, мистер Таузенд? – спросила его однажды Надя, проверяя температуру. – Вы быстро поправляетесь.

– Надя, почему вы всегда такая жизнерадостная, счастливая? – спросил Надю мистер Таузенд. Вы совсем не похожи на других медсестёр.

– Для этого у меня есть много причин, – ответила Надя, – И я верующая.

Мистер Таузенд с удивлением посмотрел на неё и с ноткой иронии сказал:

– Неужели в наше время молодые люди могут верить в древнего Бога?

– Очень многие, – ответила Надя. – Особенно после последней войны.

Мистер Таузенд некоторое время молчал, а потом спросил:

– И вы молитесь?

– Конечно!

– И вы верите, что Бог отвечает на молитвы?

– Да, – сказала Надя, – я расскажу вам один случай из моей жизни, как Бог ответил на наши молитвы.

И Надя рассказала о случае на полустанке на границе Германии и Польши.

– Было это как раз под Рождество, на Сочельник, в 1943 году. Мы были обречены на гибель: через тот полустанок ни один эшелон не прошёл, все были разбиты. Нас было несколько верующих семей в одном вагоне, и мы все молились и просили милости у Бога. Он нас услышал, и мы благополучно приехали в Германию. И сегодня я перед вами – живая свидетельница Божьего ответа на молитвы верующих.

Слушая рассказ Нади, мистер Таузенд был необыкновенно взволнован. Он лежал неподвижно и не сводил глаз с лица Нади. Надя заметила его волнение и спросила.

– Мистер Таузенд, вы почему-­то очень взволнованы?

Не говоря ни слова, он взял Надину руку, крепко сжал её, а судороги сдавили ему горло. Набравшись сил, дрожащим голосом он сказал:

– Дорогая моя, ваш рассказ очень тронул моё сердце. – Он немного помолчал и, преодолевая волнение, продолжал, ­ Я был одним из пилотов эскадрильи, которая бомбила этот полустанок. Да, мы не пропускали ни одного эшелона – таков был приказ. Но в ту ночь, когда мы уже сидели за штурвалами самолётов и ожидали последней команды, вдруг со штаба пришёл приказ отменить полёт. Причины указаны не были.

Надя не верила своим глазам, что перед ней лежит тот, который был удержан рукой Божией, чтобы не сбросить смертельный груз на эшелон, в котором были дети Божии. Она от умиления плакала, не стесняясь своих слёз. Потом громко сказала:

– Дорогой Господь, это чудо, это славно! Слава Тебе, слава!

Мистер Таузенд лежал бледный и взволнованный, не в силах что­-нибудь сказать. Надя ушла, радуясь в душе и благодаря Бога. Придя вечером домой, она рассказала про этот случай своей семье. Отец предложил склонить колени и ещё раз поблагодарить Господа за Его чудесное вмешательство. Они просили Господа, чтобы и мистер Таузенд познал Христа и доверился Ему.

Надя всегда заходила в палату к своему пациенту. Он теперь был ещё спокойнее, но какой-то неуловимый оттенок света отражался в его глубоком взоре. Через несколько дней его выписали из госпиталя. За ним приехала его жена. Она тепло благодарила Надю за хороший уход за её мужем. Он рассказал жене о происшедшем и, прощаясь, крепко пожал руку Надe, а потом сказал:

– Надя, ваш рассказ заставил меня серьёзно задуматься и пересмотреть моё отношение к Богу. Я обещаю вам начать читать Библию и при первой же возможности пойти на собрание верующих.

– Господь да благословит вас, – сказала Надя.

Владимир Кузьменков

ОТ РЕДАКЦИИ:

Владимир Кузьменков родился в Беларусии. Был призван на фронт во время Второй Мировой Войны, попал в плен, и, как многие, не возвратился на родину. С первого номера газеты «Наши дни» был ее участником и большим помошником до перехода в вечность. Он со своей женой и детьми в основном был занят экпедицией почты.