Не отвергай завета матери твоей.
Пр. 1:8
Истинная мать всегда является наиболее страдающим членом семьи. Тем более это можно сказать про русскую мать, ввергнутую историческими событиями в пучину жесточайших, огненных переживаний.
Я видел её в дни великой войны. Часто она шла за колонной уходящих на фронт солдат, в которой шёл её сын. Её лицо было опухшим от долгого плача, в руках она обычно несла последний для него узелок. В пути она почти бессознательно смотрела вокруг, и ей порой казалось, что она уже всё выплакала и теперь её сердце одеревенело, но это так казалось. На станции, при отходе эшелона, чувство неизмеримой печали снова захватывало душу и она, бедная, обессиленная, с криком отчаяния падала без сознания, и так лежала, пока близкие или сердобольные люди не приводили её в чувство.
А он, её сын? – до последней минуты пытался успокоить, прижимая к груди и обещая помнить до смерти. Лишь на ходу поезда он заскакивал обычно в последний вагон, и оттуда ещё долго виднелась его молодая стройная фигура, бросавшая поцелуй своей милой матери, стоявшей в безмолвии с застывшим лицом, зажатым ладонями…
Да, это были жгучие минуты великой драмы русской матери.
Потом в революцию я видел её полубезумную среди угара кровавого разгула. Она не была ни «белой», ни «красной», она хотела одного, чтобы там, где её сын, – было хорошо, и он рано или поздно вернулся бы живым под её кров.
Ночью она молилась, и если события происходили вблизи, она выносила в подоле хлеб проходившим мимо войскам со словами: «Возьмите, родименькие. У меня тоже сынок где-то скитается. Может быть, и его какаянибудь добрая душа накормит хлебом». Солдаты брали со словами ободрения. А она, уткнувшись мокрым лицом в пустой подол, шла обратно в осиротевшую избу – молиться.
Бывало, тело сына привозили в родное село. Все смотрели на это дело привычными глазами. Ктото отдавал распоряжение вырыть могилу, кто-то писал неизменную табличку на могильный крест.
Редко находились товарищи детства, которые близко знали убитого и потому более участливо относились к происходящему. Одна она убивалась. Через всё село слышалось её охрипшее причитание. Несчастная поминутно падала на землю в отчаянии изнеможения; только силой можно было оттащить её от заколачиваемого гроба.
И теперь, в эмиграции, нередко я встречаю ту же скорбящую, одинокую, со своим невыразимым горем мать. Вот она среди пассажиров автобуса. В скромном чистеньком платье, с тихим смирённым взглядом, с таким же сдержанно спокойным лицом. Её глаза немного влажные, немного тусклые, ушедшие в себя и в свою собственную надломленную душу, так мягко, почти призывно смотрящие куда-то перед собой.
Она одна из многих, давно потерявшая мужа, сама добывающая пропитание службой в каком-то учреждении. Её единственной радостью и целью жизни был сын, вывезенный из России восьмилетним мальчиком. Для него она жила, работала, боролась. Но вот случилось неожиданное, самое ужасное. Её мальчик, выросший в 23-летнего высокого, красивого, сильного юношу, прошлой зимой заболел воспалением лёгких и после шести месяцев болезни, как раз в «родительский день», отошёл.
Теперь она совсем одна на чужбине, без родных, без тех, кто мог бы понять её тяжкое горе. Но она бывает довольна, если случайные знакомые при встрече, узнав о её душевном страдании, посочувствуют, скажут ей хоть несколько тёплых слов. Вот и здесь, встретив знакомую, бедная мать считает за необходимое поделиться с ней своим горем. Видимо, ей легче, когда она изольёт своё сердце.
«Шесть месяцев проболел, – такое уж сильное осложнение приключилось. В болезни был тихим. Всё нет, нет, да покличет меня: мамочка, говорит, посиди со мной, мы с тобой так редко бываем вместе, ты всё на дежурстве, а я в школе…
Когда зазвонили к пасхальной заутрене, он как-то особенно оживился и обрадовался. Ты, говорит, мама не можешь себе представить, как я рад, что мы вместе сегодня встречаем великий праздник. Ведь такого случая я и не помню. Вот тогда и разговляться будем вместе. Потом попросил открыть окно и долго сосредоточенно слушал звон… А через неделю его не стало…».
За этими словами матери крупные слезы пробежали по её судорожному вздрагивающему лицу. Соседка тоже плакала. И я, сидя напротив и слыша весь рассказ несчастной матери, как ни силился, не мог удержаться от слёз.
Сразу как-то вспомнилась моя мать. Вспомнилось её милое лицо, вечно заботливое, исполненное ласки, поддержки. Вспомнилось, как тяжело она переживала первую со мной разлуку. Как сквозь пелену слёз она силилась ещё раз посмотреть на меня, когда расстояние между нами росло с каждой минутой. Вспомнились её посылки на фронт с неизменным печеньем собственного приготовления и обязательно – с вязанными носками и варежками.
Вспомнились её письма, недлинные, но такие горячие, глубокие по своему содержанию, письма святой материнской любви, где без слов можно было понять все её желания. Когда разлука растянулась на годы, не переставала стучать, будить память о себе и своих наставлениях. Тон не менялся – для неё я был всё тем же ребёнком, которого она когдато кормила своими руками и бережно учила ходить, водя за руку. И только потом, лет через 10-15, в письмах она стала сдержаннее и как бы увереннее во мне. Меньше советов, но больше вопросов. Oна всё же хотела иметь материнский контроль над моей, такой родной для неё моей жизнью.
Можно ли ей в этом отказать? Никогда! Она единственный человек на земле, который всегда тонко разберётся во всем и постарается понять и помочь. Как же можно пренебречь её любовью, её трогательной заботой, материнским участием, советом и утешением!
Иисус Христос в минуту смертельной агонии не пренебрёг своей матерью. Смутным, угасающим взором он всё же видел её, что она здесь, у креста. Все Его оставили… но она не оставила, она в числе самых верных, самых дорогих, здесь, у Его пронзённых ног. Материнская преданность Марии была вознаграждена сыновьем вниманием Иисуса, Его последней заботой, выразившейся в поручении её Иоанну, Его любимому ученику.
Кому ты поручил свою добрую мать, читатель? Позаботился ли ты, чтобы ей было хорошо, если она в разлуке с тобой? Вспоминаешь ли ты её? Делаешь ли ты хоть что-нибудь приятное ей за все те бессонные ночи, какие она провела возле тебя? Ты, несомненно, пользуешься её здоровыми спасающими советами, но благодарил ли её хоть за один из тысячи их?
О, как было бы хорошо, если бы хоть сегодня ты вспомнил её и пришёл к ней не с обыкновенным предлогом, но с открытым сыновьем сердцем в искренней благодарной любви.
Г. И. Ясиницкий